Неприятно разочаровываться в людях. Разочаровываться в людях, на которых ты возлагал какие-то надежды - неприятно вдвойне. И глядя на изломанную руку (все, что осталось от связистки Джейлы Квон), Филлип не уверен, чувствует ли он сожаление. Все это время его вели по ложному пути под ложными предлогами, и лишь чудо не единожды уберегало его на пути сюда. Чудо и...
"О нет! Снова неудача! Какая жалость!- восклицает Кларенс с такой наигранной печалью, что это походит на фарс.- Наша мартышка Филлип словно магнит тянет в могилу всех, на кого он возлагает надежды..."
Сил нет даже на раздражение. Лафреск присаживается на угол чудом уцелевшего стола и терпеливо ждет окончания монолога:
"Странно, что у нее не было никакого ключа, который непременно помог бы тебе в будущем. Однако, и сэндвича тут тоже нет!"
Мысль о сэндвиче будит в животе голодное урчание. Филлип морщится - сколько времени он уже блуждает здесь на диете из таблеток обезболивающего? О недавнем опыте расширения, кхм, горизонтов (о котором сейчас напоминает разве что наспех подлатанная прореха на штанине) он старается лишний раз не вспоминать - тем более, что чувство насыщения было чрезвычайно кратковременным. Он уже начал заинтересованно приглядываться к висящим на стенах слизням, еще немного - и на собственной шкуре рискнет проверить их съедобность. Все лучше, чем...
"Какой же ты все-таки ханжа".
Не думать. Не вспоминать. Время на рефлексию у него еще будет. Или же не будет вовсе ничего.

Спустя несколько часов, уйму коридоров, парочку отключенных лазерных защит и чертову дюжину узких лазов вентиляции, Филлип сдается. Разбитый и уставший, он забивается в какую-то комнатушку и позволяет себе ненадолго провалиться в краткое полузабытье, без видений и звуков...
...из которого его выдергивает зудящий голос:
"Подъем, мартышка, мы снова не одни".
Физик вздрагивает, вздергивается всем телом, напряженно прислушиваясь, боясь различить в тихом потрескивании старой проводки влажные шлепки четырех ног по камню.

Тот факт, что услышанные шаги принадлежат чему-то прямоходящему, в сложившейся ситуации можно даже назвать хорошим. Есть только одна крохотная проблема: все прямоходящее на этой станции тоже жаждет его крови... Филлип прикусывает губу, прижимаясь к холодной стене, тщательно вслушиваясь в шум за ней. Какой-то скрежет, шуршание, приглушенное бормотание... Что ж, у зараженных есть одно несомненное преимущество перед остальными - они практически слепы и глухи, и легко теряют из виду преследуемого субъекта (чему названный субъект несказанно рад). Сейчас надо просто тихо выбраться в коридор и дойти до технического отсека, не привлекая внимания. Тяжелые герметичные двери между секторами Туурнгайт открывать так и не научились.
Сказать проще, чем сделать. От сырости дверь повело, и при попытке открыть ее незаметно и плавно она издает глухой скрежет. Лафреск досадливо морщится и выскальзывает через образовавшуюся щель в коридор, мысленно благодаря свое не слишком мужественное телосложение. Будь он немного шире в плечах - давно бы застрял в какой-нибудь вентиляции. Оказавшись на свободе, встряхивается и прислушивается к происходящему на кухне - но там тишина.
"Галлюцинации?"- спрашивает сам себя Филлип. Шепоты и голоса из темноты на этой станции - обычное дело, правда, здесь светло... кто знает. Да и Кларенс тоже что-то почувствовал. Надо уходить.
С этой утверждающей мыслью Лафреск успевает сделать несколько шагов по коридору, прежде чем ведущую с кухни дверь вышибают с таким диким грохотом, что все черви на десять миль окрест должны были умереть от разрыва сердца. Или наоборот, помчаться выяснять, кто тут такой громкий. Свет фонарика бьет по глазам: физик машинально отступает на пару шагов, прикрывая глаза рукой, готовый задать стрекача, но фигура напротив опускает фонарь ниже и обретает четкость. И тут Лафреск от удивления приоткрывает рот (судя по многозначительной тишине в голове, Кларенс - тоже): это человек. Не зараженный и не мутант - обычный человек, в плотной зимней одежде с военными нашивками на рукавах, слегка потрепанной. Хотя, если сравнивать его с тем же Филлипом, на чьей куртке пятна чужой крови мешаются с его собственной, он выглядит как огурчик.
Значит, Джейла ошибалась: какой-то части ее группы удалось выжить. Хотя самой Джейле это уже никак не поможет (и вряд ли бы помогло), а Филлипу... Филлипу это добавляет проблем. Мало ему было собак, пауков, червей, зараженных и неведомой мутировавшей херни, теперь еще и военные с оружием, пришедшие по его душу. Одна надежда на то, что до Амабель они добраться не успели.
Находясь под прицелом, Лафреск осторожно поднимает раскрытые пустые ладони и потихоньку пятится назад - там, немного дальше, есть вентиляция, через которую можно пробраться в соседнюю секцию. Вопрос только в том, как успеть до нее добраться, потому что пуля будет однозначно быстрее...
- Так это ты съел нашего капитана?- произносит военный с режущим ухо американским выговором. Странно. Что американец делает в команде зачистки на британской станции?- Пожелал бы тебе приятного аппетита, но...
И тут напряженную ситуацию бесцеремонно прерывает глухое рычание живота оголодавшего физика - видимо, ему уже надоело, что все вокруг говорят о еде, а самой еды не дают. Боец запинается на полуслове; у Лафреска горят уши - и он очень надеется, что под слоем грязи на лице не видно заливающего щеки румянца. Повисшую тишину прерывает лишь негромкое хихиканье Кларенса у него в голове. Мерзавец явно наслаждается возникшей неловкостью.

Филлип растерян. Он привык бороться за собственное выживание с собаками, с пауками, с мутантами - даже с Туурнгайт, превратившем население станции в своих послушных рабочих пчелок с повадками зомби, но не идти против собственного вида. Рыжий, Амабель - их голоса придавали ему сил, давали надежду. Надежду выбраться и снова увидеть солнечный свет и лица людей - людей, а не искаженные морды зараженных. Сражаться с людьми он не был готов, и вряд ли когда-нибудь будет. Получается, это конец...
Растерянность сменяется злостью. То есть все было зря? Он напрасно проделал весь этот путь, только ради того, чтобы умереть от пущенной чьей-то прихотью пули в затылок? Стать расходным материалом, мусором, который подметают, прежде чем выбросить - ради этого он переступил все мыслимые и немыслимые законы человечности и морали? Получается, так? Умереть здесь и бросить Амабель в одиночестве, на растерзание этим "людям", которые ничем не лучше подчиненных общей воле марионеток Туурнгайт?
Никогда. Быть может, все они разменные пешки в чужой игре, вот только Филлип знает поле и расстановку сил, и намерен этим воспользоваться для выигрыша.

Поговорить этот солдат явно любит. Удирать с простреленной ногой... "Как насчет с наполовину отгрызенной?"- в лучших традициях Кларенса мысленно язвит Лафреск и слегка морщится, пока ему стягивают руки. Рана уже затянулась, но еще дает о себе знать, особенно после таких вот "приветствий" тяжелым военным ботинком. Так что на скамейке Филлип устраивается почти с благодарностью, вытягивает перед собой пострадавшую ногу, машинально крутит перетянутыми запястьями, стараясь немного ослабить хватку.
Несколько секунд приходится потратить на то, чтобы вспомнить, как говорить:
- Прекрати орать,- слова с трудом продираются через отвыкшее горло, собственный голос кажется чужим. Лафреск облизывает потрескавшиеся губы, смотрит хмуро.- Ты уже достаточно нашумел,- кивает в сторону выбитой двери.- Иначе будет как с ней.
Он не уточняет, но оба и так понимают, о ком идет речь. От Джейлы Квон остался только рюкзак, рука, да кровавое пятно на полу. Вспоминать, сколько раз подобная участь угрожала самому Филлипу даже не хочется. И уж те более - повторять забег на выживание. В следующий раз ему может и не попасться такой удобной трансформаторной будки.
- Заражение,- кратко обрисовывает творящуюся на "Мануике" вакханалию физик.- Доигрались, исследования вышли из-под контроля. Часть персонала заражена, часть покончила с собой, кто-то пострадал от них или от... другого.
Когда солдат поднимает его лицо, Лафреск недовольно поводит головой, выдергивая подбородок из чужих пальцев. Протер бы этот мальчик-красавчик своей щетинистой мужественностью столько же вентиляций, сколько физик - еще краше бы выглядел. На самом деле, американец выглядит практически его ровесником, плюс-минус пара лет, но после всего перенесенного Филлип уже отнюдь не чувствует себя на свой возраст.
- Со мной случилось желание выжить,- он не слишком добро смотрит на американца из-под грязной светлой челки, опускает взгляд на куртку, разглядывая пятна.- Кровь по большей части моя. И немного собачьей.
Практически не соврал - лишь слегка подкорректировал.
- Ты всерьез рассчитываешь сделать это в одиночку?- Лафреск откровенно фыркает.- Обыскать всю станцию в поисках мифических выживших?
"Ну ты же собирался обыскать всю станцию в поисках отца",- вклинивается в диалог Кларенс.
"Но ты же не назовешь меня нормальным?"- парирует Филлип и получает негромкий смешок в ответ.

Отредактировано Phillip LaFresque (06.05.15 14:56:38)

Сказать хочется многое, преимущественно нецензурное и на французском - Лафреск неплохо владеет этим языком. Ребенком, мать частенько отвозила его на каникулы к своим родственникам в Орлеан, да и дома порой, забывшись, роняла пару-тройку фраз. К моменту поступления в колледж, Филлип уверенно мог изъясняться на обоих языках, но по жизни прибегал к этому редко, в основном в научных спорах с зарубежными коллегами. Да и сейчас, честно сказать, не самый подходящий момент, чтобы блистать образованием. Но сказать все равно хотелось.
- От чего другого?- допытывается солдат. Будь у Филлипа свободны руки, он бы ими развел, а так пришлось довольствоваться пожатием плеч:
- Другого. Сложно объяснить все разом и кратко, но поводов умереть здесь больше, чем можно представить.
Начиная от рук, лап и челюстей немногочисленного населения станции. Хотя это еще самый простой вариант. Можно умереть от голода, или обезвоживания, можно рухнуть в один из бездонных провалов, что в старой части шахт, или похоронить себя под завалами; можно надышаться ядовитыми испарениями, оцарапаться о грязный прут и подхватить столбняк, обвариться насмерть паром или жидким азотом, получить удар током от неисправной проводки, подорваться на некачественной шашке взрывчатки или сдетонировавшем газовом баллоне, отравиться просроченными консервами... Замерзнуть насмерть, наконец.
Безрадостные перспективы. Натыкаясь на трупы пострадавших от всего вышеперечисленного, волей-неволей начинаешь понимать, что тебе сказочно везет. Или дело не только в везении, но понять в чем именно, Филлип не может.
Допрос, тем временем, продолжается:
- Твоя?- подозрительно щурится американец и оглядывает физика, словно заново пересчитывая количество у него рук и ног.- Что-то ты не выглядишь раненым.
- Я бы показал тебе свой шикарный шрам на заднице, да руки заняты,- язвит в ответ Лафреск, ерзая на скамейке. Ноге вполне удобно, а вот заломленные плечи уже протестуют. Еще и отросшие волосы постоянно лезут в глаза, вынуждая встряхивать головой, отбрасывая ее назад.
Интересно, в курсе ли этот парень разговора Джейлы с Амабель? Знает ли он, что их отправили сюда не столько зачищать станцию от зараженных, сколько прибрать выживших свидетелей? Все-таки очень удачно их покойный капитан не спешил делиться информацией. Неужели этот дурак действительно хочет пройтись по "Мануику" с огнем и мечом?
- Я именно это и собираюсь сделать,- самоуверенно заявляет солдат. Филлип хохочет в голос - заходится сиплым смехом, запрокидывает голову, стукается затылком о холодный камень, но даже не обращает на это внимания, поглощенный весельем. Ему вторит неслышимый для окружающих смех Туурнгайт в его голове.
Чтобы отойти, ему требуется добрых пара минут.
- Прости,- отсмеявшись, Филлип примирительно улыбается солдату, пытается вернуть себе серьезность, но подрагивающие уголки губ выдают его с головой.- Просто... это очень самонадеянное заявление. Побудешь тут подольше - поймешь, почему.
- Ты сам заражен?
Очень логичный вопрос, надо признать. И будет вполне логичным, что всей правды в ответ на него солдат не получит.
- Не уверен,- снова пожимает плечами Филлип и морщится - вниз к локтям разбегаются колкие мурашки.- Я вкалывал себе вакцину - это, конечно, была экспериментальная разработка, но... Как видишь, пока не облез и голышом не бегаю. Вирус вроде бы передается при личном контакте, поэтому некоторым удавалось избежать заражения, хотя другие подхватывали его буквально из ниоткуда. Единого объяснения нет. Так что не целуйся с такими тощими бледными парнями, и может тебе повезет.

- Да нужен ты,- нам,- мне,- бормочет Филлип, и эхом внутри головы ему вторит голос Кларенса. Солдат прав только отчасти. Он действительно хочет жить, но наличие (или отсутствие) рядом вооруженного боевика не имеет к этому никакого отношения. Хотя нет. Имеет. Чем дальше они в итоге окажутся друг от друга, тем лучше. Нельзя позволить ему узнать об Амабель.
Но в глубине души физик знает, что не сможет так - не сможет развернуться и уйти, обрекая другого человека на собственную участь блуждания по катакомбам. Быть может, он чувствует вину за отправленное письмо, которое привело поисковую группу на станцию, к холоду, мраку и смерти. Древние не знают, кто именно отправил то сообщение, а Филлип помнит мигающий курсор на экране компьютера; помнит, как набирал беспощадное "убей их. убей их всех". Тогда ему застилали глаза ненависть и отчаяние, теперь же он понимает, насколько это было глупо. Стараниями Кларенса, они оба выжили тогда, получив еще один шанс на спасение, который они не должны упустить. Даже если Амабель мертва, как и Рыжий, даже если сознание играет с Филлипом злые шутки, обретая голоса убитых им друзей, он не имеет права их подвести.
Солдата нельзя отпускать одного, особенно сейчас. Туурнгайт в ярости. Туурнгайт ищет. Туурнгайт хочет отомстить за предательство всему его виду, и для этого ему подойдет любая мартышка, даже увешанная оружием. Пули справятся с зараженными, но не помогут против древней сущности, таящейся в толще вечной мерзлоты. Господи, да им хватит одного червя, чтобы превратиться в аппетитный завтрак для ненасытной твари.
"Твое мягкосердие тебя погубит",- шипит недовольно его сосед по нейронному пространству. Филлип только философски пожимает плечами - есть вещи, которые делают человека человеком. Даже если он не так давно употребил ближнего своего в гастрономических целях.
Будь у Кларенса глаза, он бы сейчас возвел их к потолку - Филлип готов поставить на это их следующую встречу с "охотником".
Внутренний междусобойчик нарушает голос солдата:
- Как тебя зовут хоть?
- Амабель,- машинально отвечает увлекшийся собственными мыслями Лафреск, и только после раздавшегося в голове хохота Кларенса понимает, что именно ляпнул. Черт. Он не планировал называть свое настоящее имя, думал назваться Томасом - Рыжий вряд ли бы был на него в обиде. Он сам говорил, мол, имена как шляпы, примеряешь то, что идет больше. Но Амабель...
Если бы не связанные руки, Филлип с радостью хлопнул бы себя ладонью по лбу. А так - только глаза прикрыл и сделал хорошую мину при плохой игре. Слово не воробей, как говорится.
- Могу откликаться и на "эй, ты",- добавляет он, чтобы хоть как-то сгладить собственную оплошность,- все равно тут кроме тебя обращаться ко мне некому.
Чтобы разглядеть план станции, приходится наклониться ближе, неловко вытягивая шею - развязывать руки ему никто не торопится. Освещение не слишком хорошее, но для него это никогда не было помехой.
Офисный сектор, жилой сектор... заброшенная часть, представляющая собой настоящий лабиринт, здесь намечена буквально парой коридоров. Филлипа слегка передергивает. Так, в канализации завал, так что старым путем им не пройти (да и не то, чтобы кто-то туда стремился). Назад он ни за что не пойдет, даже под дулом автомата. За заклинившей дверью - развилка между кабинетами и техническими помещениями. Хм, это кое о чем напоминает...
- Правильнее будет спросить, в каких секциях запирались уцелевшие,- замечает Лафреск.- Зараза расползлась по всей станции, им приходилось искать убежища. Например здесь, в кухне. Они долгое время держались тут - укрепили дверь, поставили лазерную защиту, замок с распознавателем зараженной крови... потом решили попробовать выбраться, собрались и ушли в шахты. Через жилые помещения я проходил...- пережив заодно не самый приятный момент из прошлого,- в общем, там никого нет.
Филлип вздыхает, смотрит хмуро:
- Может, развяжешь? Или планируешь носить меня на ручках каждый раз, когда я подверну ногу?

До этого дня Филлип, будучи исключительно мирным исследователем, с военными близко не сталкивался. В противном случае он бы точно запомнил, что понимают они исключительно простые предложения, содержащие существительные, глаголы и необходимый минимум союзов. Иначе они просто отключаются и сказанное им не распознают как речь.
Вот и этот, не сумев просверлить взглядом дыру в светловолосой голове, переходит к невербальным методам добычи информации. Плечо в чужой хватке опасно хрустит, Филлип вздрагивает и прогибается, насколько позволяют связанные руки, стараясь свести неприятные ощущения к минимуму. Что-то ему подсказывает, что вывих плеча - не лучшее повреждение, которое он может себе сейчас позволить.
- Давай я попробую спросить еще раз,- почти ласково говорит солдат, постепенно усиливая нажим,- а ты - дать более четкий и лаконичный ответ. Куда нам нужно отправится чтоб найти и обезвредить зараженных.
- Ты меня чем слушал вообще,- шипит сквозь стиснутые зубы Лафреск,- я же сказал - по всей станции. Они перемещаются, постоянно. На них можно наткнуться в любой - черт бы тебя побрал - секции... Отпусти плечо!
Да где там. Солдат словно оглох, плавно дожимая несчастный сустав до предела, за которым тот сменить свою природную ориентацию на что-то новое и противоестественное. Филлип дергается, насколько позволяет поза, скашивает глаза и не может подавить невольную дрожь - глаза у американца пустые и... пугающие. Сосредоточенные на чем-то слышимом только ему одному.
Физик на полном серьезе уже примеривается ботинком к чужой голени (вдруг поможет?), когда его руку отпускают. Лафреск выдыхает - и тут же настороживается, потихоньку отползая вдоль скамейки от взявшегося за рацию солдата. Рацию, не передающую ничего, кроме белого шума...
"Симптомы - слуховые и визуальные галлюцинации,- всплыл в памяти голос Амабель,- о, и еще дежавю".
Насчет дежавю Лафреск уверен не был, но что слуховые галлюцинации имеют место быть, даже не сомневался. "Так точно, капитан" - уж не тот ли капитан, в убийстве которого его изначально подозревали?
"Мартышка, у нас проблемы,- подытоживает очевидное Кларенс.- Его личность еще не до конца подавлена, но контроль уже утрачен. Вроде как у нас с тобой при первом знакомстве... только для него хэппи-энда не будет".
"Есть идеи?"- одна голова хорошо, а две, как говорится...
"Есть, но тебе она не понравится. Будет... немного больно".
"Пулей в лоб будет явно больнее. Что надо сделать?"
"Для начала - освободить руки".
Легко сказать. Запястья ему стянули на совесть, кончиков пальцев Филлип уже практически не чувствует, а пластиковая полоса болезненно впивается краями в кожу при каждом движении. К тому же - за спиной, что вдвойне усложняет задачу. Но у физика есть в запасе два неоспоримых преимущества - данные природой узкие руки кабинетного работника и подхваченная в шахтах разумная зараза, вольготно обосновавшаяся в его мозгу.
Возня привлекает внимание ушедшего в себя солдата: он - точнее, обосновавшийся в его теле туурнгайт - медленно оборачивается к пленнику... чтобы встретить лицом подхваченную с пола доску. Зараженный отшатывается, на мгновение в его глазах вспыхивает осознование, но встречаться с хозяином тела Лафреск тоже не слишком жаждет, и потому от души прикладывает его второй раз. К счастью, этого хватает.
Тяжело дыша, физик смотрит на свалившееся к его ногам тело, откидывает доску в сторону, поднимает к глазам одну из рук. Вокруг выбитого и наспех вправленного обратно сустава уже расплывается плотный кровоподтек. Ну хоть не болит, спасибо Кларенсу.
Бессознательное тело переворачивают на живот, заводят за спину руки и фиксируют все той же пластиковой стяжкой, из которой недавно выдирался Лафреск. Филлип с трудом перекатывает тело набок, с тихой руганью сдирает с него оружие, и устало опускается на все ту же скамейку, уложив трофейную пушку себе на колени. Не то, чтобы он знал как ей пользоваться, но приятная увесистая тяжесть вселяет в него некоторую... уверенность. Не застрелит, так по морде съездит. По уже слегка помятой небритой морде...
Лафреск негромко посмеивается. Вот так и совершаются революции.

Солдат приходит в себя быстрее, чем ожидалось. Филлип отрывается от растирания здоровенного синяка на пол-ладони, опасливо отодвигается подальше - зараженные могут демонстрировать поистине нечеловеческую силу, и если стяжка сейчас порвется или расстегнется, ему будет некуда бежать. Но нет, обходится. Целебный удар доской достаточно прочистил мозги американцу, чтобы вернуть ему контроль над разумом и телом.
Поставить автомат на предохранитель удается только со второй попытки. Филлип вздыхает, укладывает оружие поперек коленей - все равно кроме как дубинкой воспользоваться им не сможет,- и смотрит на солдата, который возится на полу, стараясь принять более удобное положение, морщится (голова у него наверняка трещит, словно набат), смотрит на Филлипа с заметной опаской:
- Надеюсь это никак не связано с тем, что живая пища хранится дольше?
Лафреск молча качает головой. Неожиданно свалившаяся на голову проблема требует оперативного решения, но решение, как это обычно бывает, находиться отказывается. Тащить его с собой дальше, зараженного и связанного? Угу, отличная идея, особенно учитывая, как часто приходится пробираться такими узкими закоулками, куда худощавый Филлип с трудом протискивается, не то что плечистый вояка в объемной зимней куртке. Или многочисленные провалы, которые приходится перебегать по узеньким наспех проложенным мосткам, что сделать со связанными руками разумеется невозможно. Развязать? Ага, и дать в руки оружие, да еще самому встать у стенки, чего мелочиться.
Ладно, пока им обоим требуется передышка, можно и поговорить.
- Что здесь происходит...- повторяет Филлип, собирается с мыслями. Если солдат заражен, то с ним можно говорить открыто - теперь он часть всего этого. Смысла рассказывать предысторию, наверное, нет... все равно же этот солдафон не оценит.
- Во время раскопок, Древние потревожили некую древнюю сущность, названную ими "Туурнгайт",- физик говорит прямо и без экивоков, невзирая на то, как абсурдно могут звучать его слова.- В отместку, Туурнгайт наслал на станцию "чуму", некий вирус, со временем подавляющий личность своего носителя и берущий его тело под контроль. Зараженные... они не тупые зомби, как может показаться. Они - фрагменты огромного коллективного разума. Как муравьи, или рабочие пчелы, только связанные между собой,- Лафреск стучит по виску,- ментально. Полагаю, таким образом Туурнгайт пытается исправить несовершенный человеческий род.
Вирус повлиял и на другие живые организмы. Видел пролом в стене, в той комнате, где погибла Джейла? Это местная разновидность серого скального червя, мутировавшая под воздействием Туурнгайт. Обычные экземпляры не должны превышать тридцати сантиметров, но, как видишь... превысили. И не только черви. Пауки здесь тоже отличаются выдающимися размерами. Собаки. Еще какая-то чертовщина, роющая норы в стенах. Я же говорил, что поводов умереть здесь хоть отбавляй.
Он переводит дух и невесело приподнимает уголок губ:
- Теперь ты понимаешь, почему я старался отмолчаться? Невозможно счесть нормальным человека с подобной историей, пока сам не станешь ее частью. И кстати. Может быть, ты тоже представишься?

Пол под ногами едва заметно вздрагивает - где-то в отдалении прошел червь... Филлип тяжело вздыхает, облокачивается на колени, подпирает здоровой рукой подбородок. Смотрит - мрачно и слегка устало. Чужой автомат неудобно упирается в живот под плотной теплой курткой, через наспех залатанную прореху на штанине просачивается прохлада окружающего воздуха.
- Это старые планы,- говорит он, кивая на разложенную карту.- После заражения на станции многое изменилось. Некоторые секции полностью обесточены, и автоматические двери, соответственно, не работают. Некоторые сильно пострадали от червей и обвалов, перегородивших часть коридоров. Где-то прорвало трубы отопления, а так как станция работает на геотермальных источниках, то шпарить там может хоть до следующего года. Зато в таких отсеках заметно теплее,- физик усмехается, трет светлую щетину на грязном лице.- Не говоря уже о закрытых и заброшенных секциях, в которых сам черт ногу сломит. Я сбился со счета, сколько раз пытался покинуть это проклятое место.
Раскрывать свой статус несанкционированного вторженца он благоразумно не торопится. Благодаря собственным блужданиям, попадающейся документации и подсказкам Амабель, он достаточно уверенно может ориентироваться в коридорах станции, чтобы сойти за местного. На худой конец, фамилия "Лафреск" в списках работников станции числится, и не на самой низкой должности.
Но пока он "Амабель", в подобных откровениях нет никакой необходимости.
- Ну, я тебя нормальным и так не считал. И сейчас не считаю,- честно сознается солдат. От подобных слов легче не становится, но... они хотя бы проясняют ситуацию, раскладывают всё по своим местам. Филлип не доверяет ему, он не доверяет Филлипу, и оба знают, чего друг от друга ждать. Ну, по крайней мере, Филлип хочет надеяться, что знает.
"Оставь его,- шипит в ушах голос Кларенса.- Зачем нам еще одна мартышка в стаде, когда и одной-то бывает много? Ты ухитряешься находить неприятности буквально на ровном месте, и еще хочешь тащить с собой его. Я не вижу в этом ровным счетом никакого смысла".
Лафреск встряхивает головой, отгоняя назойливое брюзжание. Двое - это все-таки лучше, чем один, а человек - это лучше, чем зараженный. Особенно, если...
"Что?- с подозрением спрашивает Кларенс и, уловив мысль, возмущенно вскидывается,- что?! Нет! Нет, нет и нет. Ты сбрендил? Какие у тебя шансы сделать хоть что-то правильно? Да ты скорее его добьешь, чем спасешь!"
Не встретив понимания у носителя, раздраженный вирус замолкает, заодно ослабляя контроль над нервной системой - не иначе как в отместку. Рука начинает ныть с удвоенной силой, заставляя Филлипа поморщиться и поглубже спрятать травмированный сустав под теплой манжетой рукава.
- Я бы пожал тебе руку, но...
- Но ты недавно чуть не выдернул ее мне с корнем,- кивает Лафреск,- поэтому обойдемся устным знакомством.
Куда большее воодушевление в нем вызывают слова Майкла о связавшемся по рации мертвом командире. Здесь, на станции, мертвые куда чаще оказываются лояльны к живым, чем это принято считать. А для Филлипа разговоры с мертвыми друзьями давно перестали быть чем-то странным.
- А что тебе сказал твой командир?- живо интересуется физик.- Какие-нибудь координаты, указания? Сказал, куда двигаться дальше?
Рука машинально тянется к карману, который оттягивает небольшая коротковолновая рация. По такой с ним любил связываться Рыжий... нес околесицу, звал на чай, скрашивал мрачную обстановку. Филлип даже почти простил ему паучьи норы.
Разговор тем временем сворачивает на скользкую дорожку:
- Из твоих слов про вирус подчиняющий сознание, могу сделать вывод что я заражен, а значит, скоро мне конец. Скоро? Какой у вируса инкубационный период?
- У каждого индивидуально,- Филлип вызывает в памяти записи врачей станции.- Кому-то для появления первых симптомов требовались недели, или даже месяцы, кто-то уже на третий день начинал жаловаться на галлюцинации и дезориентацию. Видимо, зависит от иммунитета.
Если предположить, что сам Лафреск заразился в тот момент, когда зараженный оглушил его в коридоре станции, то вирус прогрессировал с ужасающей быстротой, буквально за считанные часы. Правда, и вирус ему достался... необычный. А у Беккета ещё есть шанс. Если это первое проявление вируса, то они могут успеть добраться до одной из лабораторий, чтобы воплотить в жизнь безумную идею Лафреска.
Физик лезет в карман, вытряхивает себе на ладонь пару маленьких таблеток из белой баночки, и закидывает в рот, проглатывая их насухую. Пока Кларенс дуется, придется действовать по старинке.

При упоминании гробницы лицо Филлипа принимает трудноописуемое выражение отрицания. Обычно в таких случаях люди крайне эмоционально и экспрессивно выражают своё несогласие путем составления многоэтажных вербальных конструкций нецензурного содержания, но Филлип не сильно-то любит излагать свои мысли в устной форме, поэтому ограничивается крайне выразительной гримасой.
- Похоже ты нужен этим тварюшкам. Могу полюбопытствовать, зачем?- невовремя решает продемонстрировать наблюдательность рядовой Беккет. Лафреск бросает на него неодобрительный взгляд. Вот у своего мёртвого командира бы и спрашивал, раз это тебя так интересует, умник. А в идеале, еще бы поделился сказанным со мной, потому что мне и самому чертовски интересно.
- Понятия не имею,- скупо отвечает он.- Полагаю, он на меня за что-то обижен.
Например, за предательство. Или за упорное нежелание разделить ценности чужого мировоззрения, как это сделал отец. Или за собственное несовершенство и слабость. Чёрт разберет, что на уме у древней потусторонней сущности. Единственный способ узнать точно - спросить у нее самой, но ответами на вопросы Лафреск уже сыт по горло. Он просто хочет оставить проклятую станцию позади.
Судя по всему, в этом они с солдатом сходятся. Филлип с легким сожалением смотрит на лежащую на коленях пушку: умей бы он еще ей пользоваться, и жизнь бы значительно, очень значительно облегчилась. Увы, на экспресс-курс молодого бойца у них нет ни времени, ни достаточного уровня взаимопонимания.
- Ну что, посидим здесь еще, поболтаем еще о жизни, или всё же ты решишь что делать дальше? У меня была пара мыслей на этот счет, но раз уж командир теперь здесь ты...- ёрничает Майкл, которому явно надоело сидеть на холодном грязном полу. Филлип поднимается, делает несколько шагов, разминая ногу, вешает автомат на здоровое плечо на манер походной сумки, которую у него отняли ещё в самом начале знакомства со станцией (если удар по голове можно считать за знакомство). Накидывает обратно капюшон, пряча под ним замызганную светлую шевелюру:
- Всегда мечтал иметь личную армию,- бормочет он,- так вот, бойтесь своих желаний. Идём. Отсюда остался только один выход.

Они прошли всего несколько коридоров, а Лафреск уже хочет придушить своего спутника. Специально ли, нет, но один солдафон со связанными руками ухитряется производить больше шума, чем физик, которого из-за веса автомата и ноющего бедра периодически заносит то в одну сторону, то в другую. Беккета никуда вроде бы не заносит, но хруст и шорох стоят оглушительные.
На самом деле, оглушительные они только для самого Лафреска. Проведя столько времени в тишине вымерших коридоров, подвергнувшись воздействию вируса, он стал практически по-животному чуток, привыкший ловить малейшие изменения в окружении. А когда такие изменения происходят ежесекундно и в непосредственной близости от него... это отвлекает и раздражает.
- Нельзя ли потише?- когда под солдатским берцем что-то в очередной раз с отчетливым хрупаньем ломается (прогнивший настил на полу или крысиный скелет - неважно), Лафреск не выдерживает, сгребает Майкла за локоть и буквально затаскивает в комнату, в которой, судя по всему, раньше находился охранный пункт - огромное окно во всю стену, стол с мертвым компьютером, ряд личных шкафчиков, пара сейфов (судя по всему, раньше в них хранилось оружие, но сейчас они ожидаемо пусты). В помещении царит почти кромешный мрак, слабо развеваемый лишь просачивающимся через окно из коридора аварийным освещением. Впрочем, для Филлипа этого более чем достаточно, чтобы ориентироваться в помещении.
"С таким звуковым сопровождением мы попадемся быстрее, чем даже выберемся на поверхность",- привычно думает физик, но ответа не получает. Кларенс до сих пор не в настроении? Вот ещё проблема, как будто их и без того мало.
Лафреск наскоро оглядывается по сторонам, толкает Беккета на стоящий неподалеку крутящийся стул. Старый механизм протестующе скрипит, но выдерживает неожиданный вес.
- Вот что,- он трёт лоб, собираясь с мыслями.- Чтобы выбраться из этой секции, требуется электричество. Судя по плану, где-то рядом располагается генератор. Я схожу запущу его, а ты,- грязный палец упирается в нашивку на груди рядового,- подождешь меня здесь. Будешь вести себя тихо, и с тобой ничего не случится. Я скоро вернусь.
Тяжелый и неудобный автомат Филлип оставляет здесь же, на столе. Подумав, кладет рядом защитную маску - что-то наподобие гарантий своего возвращения. Ему не очень хочется оставлять солдата одного, но выбора нет - вдвоем они провозятся вдвое же дольше. Поборов сомнения, физик выскальзывает за дверь, плотно прикрывая ее за собой.

Запустить генератор для него уже как пальцами щелкнуть, особенно когда это не такой громоздкий агрегат, вроде встретившегося ему в шахтах. Две пластины легко дожимаются до упора, с застрявшей центральной приходится повозиться, устанавливая контакт с помощью обломка стальной трубы. Филлип жмет на кнопку запуска, удовлетворённо выслушивает стартовое чихание и наблюдает, как вспыхивают лампы в коридоре.
И - слышит. Слышит то, от чего у него замирает сердце и перехватывает дыхание. Глухое рычание, сипение и шлепки четырех лап, которые доносятся из... вентиляционного короба.
Господи, только бы эта тварь боялась света!
Обратно на пункт охраны Лафреск несётся со всех ног, уже не заботясь о производимом им шуме. Его снова захлёстывает страх, страх вернуться в комнату и обнаружить вместо Беккета растерзанное тело.
"...тащит в могилу всех, на кого возлагает надежды..."
Уже в самом конце пути Филлип подхватывает с пола доску, готовый скормить ее по кусочкам кому угодно, хоть самому Туурнгайт, распахивает дверь, врываясь внутрь... и влетает носом в широкую солдатскую грудь. Спасибо куртке, что амортизирует удар.
- Тебя не сожрали,- облегченно подытоживает Филлип уже с пола, продолжая обеими руками прижимать к себе доску. Бросает опасливый взгляд на шахту вентиляции, но там вроде бы тихо.- Там... я... в общем, мы тут не одни.

Вот зря этот солдат так снисходительно улыбается, глядя на его выбор оружия. Даже безобидная картонная коробка в умелых руках способна превратиться в орудие убийства, не говоря уже о более увесистых предметах. Будучи загнанным в угол, Филлип шел с молотком на собаку и драпал от пауков, вооруженный лишь светом фонаря. На его совести несколько подорванных на динамитных шашках и газовых баллонах псин, один дохлый червь, неудачно прорвавший стену возле будки трансформатора, и даже зараженный туурнгайт, которого отчаявшийся физик просто забил насмерть деревянным ящиком. Сбил с ног и лупил в голову, пока тот не перестал дергаться. Лафреск не мнит себя супергероем, трезво оценивает свои шансы и старается избегать конфликтов всеми силами - но когда другого выхода нет, пускает в ход накопленный за время блужданий по станции опыт.
Опять же, Кларенс. Две головы - это две головы. Три было бы перебором, но Беккет настолько солдафон, что их компании это не грозит.
Впрочем, всё недовольное ворчание из головы со свистом выдувает пронзительными гренландскими ветрами, когда Филлип видит распластавшееся у противоположной стены тощее бледное тело. Эту раззявленную пасть, эти неестественно вывернутые конечности он еще долго не сможет вспоминать без содрогания.
- Ты его убил?- недоверчиво уточняет Лафреск. Хотя кто же ещё. Не сам же охотник решил покончить с собой путем старательного убиения об стену. Новый факт в картину мира укладывается пока не слишком охотно, торчит во все стороны острыми углами, цепляется за соседние кусочки, внося дополнительную разруху в и без того истрепанное сознание.- То есть, совсем? Насмерть?
Беккет вздергивает его на ноги, а Филлип никак не может отвести взгляда от поверженного врага. Руки зудят пустить доску в ход и припомнить чертовой твари и почти отгрызенную ногу, и вынужденный каннибализм, и пару тысяч десятков сдохших нервных клеток. Хочется с безумным хохотом лупить по лысой голове и орать "ну что, съел?!". Хочется переломить старую деревяшку об колено и... кхм.
Пожалуй, только наличие зрителя останавливало Лафреска от того, чтобы проделать всё это.
Самодовольством Майкл лучится, пожалуй, не хуже его химсвета, но сейчас Филлип слишком ему признателен, чтобы обращать на это внимание. Черт, да он бы его расцеловал за такой подарок, не будь у него пол-лица измазано в чужой крови. Неправильно поймут. И обниматься им тоже не стоит, учитывая что кое-кто сейчас бомба замедленного действия...
Зато от искреннего "Спасибо" его ничто не удерживает, и в это слово Лафреск вкладывает все доступные ему положительные эмоции.
Пока солдат возвращает себе свое оружие (нож Филлип провожает немного завистливым взглядом), физик обходит дохлую тварь по широкой дуге, с каким-то болезненным любопытством разглядывая мутировавшее тело. Попутно сгребает обратно маску со стола, сует под куртку. Задумчиво скребет щетину на лице:
- Он вылез на свет,- бормочет Филлип,- плохо. Другой света боялся. Значит, их здесь несколько?- вздыхает и резюмирует.- Alors nous sommes dans la merde.
Привычка разговаривать с Кларенсом невольно накладывается и на произносимое вслух. Легко молчать наедине с собой и голосом в голове, молчать рядом с другим человеком оказывается неожиданно сложно.
- Ну что, ты починил электричество, можем двигаться дальше?- выдергивает его из задумчивости голос Беккета - тот уже собрал все свои игрушки-убивашки, включая реквизированную винтовку (автомат, или что там это - Филлип не специалист по огнестрельному оружию) и прямо светится желанием двигаться дальше. Физик пару мгновений с подозрением приглядывается к нему, выискивая признаки активизировавшегося туурнгайт, не обнаруживает, но все равно отходит в сторону, приглашающим жестом указывая на дверь:
- Вниз по коридору и направо, не ошибешься, двустворчатые двери там только одни. И можешь пойти первым,- невысказанное "во-первых, у тебя пушка, а во-вторых, я хочу иметь шанс огреть тебя и смыться, если тебя вдруг снова переклинит" повисает в воздухе. Что поделать, Филлип сейчас беспокоится не только о собственной сохранности, но и сохранности своего компаньона.

За дверями их встречает лестница, и Лафреск заметно оживляется - не про этот ли подъем наверх говорила Амабель? Значит, скоро они выберутся на поверхность, смогут добраться до метеорологического центра, и... на этом месте физик обычно косится на невозмутимо поправляющего автомат Беккета и впадает в неглубокую задумчивость. Неглубокую и недолгую. Проблемы надо решать по мере их поступления, а первым пунктом на очереди у них стоит стремительно развивающийся в чужом теле туурнгайт. Кларенс, может быть, и в восторге (хотя вряд ли), а вот Филлип - не очень.
- Когда выберемся на поверхность, направо должен быть еще один лабораторный комплекс,- говорит он Беккету, надеясь что в этот раз его услышат и поймут правильно, а не как обычно.- Зайдем туда. Надо что-то сделать, прежде чем ты облысеешь, облезешь и начнешь бегать за мной голышом с автоматом наперевес.

Каждый раз, когда он оказывается на поверхности, Филлип чувствует одновременно облегчение и отчаяние. Преследующая его жуть подземных коридоров не имеет власти здесь, наверху, и это дает пусть короткую, но такую необходимую передышку перед тем, как ему снова придется вернуться туда, вниз. Небо над головой ещё не означает свободы, бьющий в лицо ветер не обещает спасения.
Зато из всего многообразия вариаций смерти остается только одна - замерзнуть насмерть. Тоже своего рода плюс.

Судя по тому, как усердно он впихивал физика в дверной проем, Беккет очень не хочет расставаться со своей небритой мужественностью. Надо признать, что Филлип этого тоже не хочет, хоть и по другой, сугубо эгоистичной причине, нежели хозяин этой самой небритой мужественности. Ему надоело, что из-за него умирают люди, только и всего.
Лафреск тратит пару минут на то, чтобы отдышаться и протереть залепленное снегом лицо. За шиворот сбегает пара холодных капель, вынуждая поежиться.
Зато здесь светло. Хорошо. Свет - это, как правило, хорошо.
- Ну что ж, давай поищем лекарство, если оно конечно здесь есть,- солдат крутит головой, будто ожидая увидеть мигающую вывеску "лекарство тут!". Лафреск фыркает:
- Разумеется оно тут. Здесь в какую лабораторию не зайди, сразу на лекарство наткнешься. А персонал заражался исключительно из любви к науке,- здравый смысл осторожно подсказывает, что язвить в адрес человека, превышающего тебя по мышечной массе и боевой подготовке, не самая лучшая идея, но Филлип только отмахивается. Во-первых, во время подобных перебранок он отвлекается, и ему не так страшно. Во-вторых, он чокнутый придурок с голосом в голове, назвавшийся женским именем, так что может себе это позволить.
Впрочем, лаборатория и впрямь выглядит многообещающе - какие-то предметы обстановки даже кажутся физику знакомыми. Вот в таком агрегате он смешивал компоненты, баночка с таким же названием стояла у Амабель на столе, это выглядит знакомым, но черт его разберет - то или не то... Твердо в памяти отложился только один компонент - кровь зараженного, но с ним и проблем не возникнет. Вон эти шесть литров крови (или сколько её в человеке?) бродят неподалеку, набирай хоть с запасом.
Филлип прекращает метаться по помещению, упирается ладонями в стол и на мгновение прикрывает глаза:
"Кларенс, что входит в состав вакцины, точно?"
В ответ - выразительно молчание. Его личный туурнгайт затею носителя не одобряет и явно это демонстрирует.
"Да ладно тебе,- увещевает упрямый вирус Лафреск,- нам обоим станет спокойнее, если количество зараженных сократится на одного. К тому же, у него автомат".
"Без него как-то справлялись",- сухо отзывается Кларенс.
В бесплодных перепирательствах проходит добрых несколько минут, прежде чем Филлип, бросив под нос раздраженное "Ну и черт с тобой, сам справлюсь!" возвращается к лабораторному столу. В руках у него - охапка каких-то склянок, мензурок, и даже откопанный где-то в недрах шкафчика шприц. Добыча выкладывается на стол, Филлип задумчиво хмурится, а потом ловит откровенно скептичный взгляд Майкла и взрывается:
- Что?- хотя "взрывается - громко сказано, просто хмурится и язвит больше обычного.- Я всего лишь физик, а не специалист по всей этой,- обводит добытое широким жестом,- химии. Специалисты уже давно все повывелись.
Нежелание Беккета рисковать здоровьем вполне объяснимо, но взвинченный Лафреск сейчас просто не в состоянии спорить и уговаривать. Если понадобится, он воткнет инъектор солдату куда придется и сядет рядом ждать результатов. Если бы Кларенс не артачился, он был бы уверен в благоприятном исходе, но сейчас действовать приходится на свой страх и риск. И на страх и риск рядового, разумеется.
- Не волнуйся, я однажды уже составлял вакцину,- это должно было звучать подбадривающе, а не угрожающе, но Филлип ничего не может поделать с расшатанным Кларенсом самообладанием.- И даже опробовал её на себе. Как видишь, до сих пор жив.
"Не твоими стараниями".
"Заткнись".

Поры было бы уже усвоить - ничто и никогда на этой чертовой станции не идет по плану. В самый последний момент непременно найдутся какие-нибудь крохотные детали, переворачивающие ситуацию с ног на голову, окрашивающие происходящее в чистые цвета первозданного хаоса. Правило Мерфи во всей своей красе, черт бы его побрал - само правило, разумеется, а не прекрасного разумного человека Мерфи. Мелкие неприятности, в обыденной жизни практически незаметные, здесь обращаются в громадные проблемы, рушащие планы с непринужденностью бульдозера, сокрушающего хлипкую бетонную фигуру русалки на фонтане.
Вакцина не складывается. Кларенс демонстративно хранит молчание, а без его помощи найти что-то определенное в той каше, что сейчас представляет собой память Лафреска, неимоверно сложно. Вот этот реагент - он точно присутствовал в составе, но в каком количестве и концентрации? Вместо ответа разум подсовывает какие-то совершенно неважные мелочи, вроде цвета этикетки, трещины на бортике мерного стаканчика, подозрительно бурых пятен на кафельном полу... Все что угодно кроме того, что нужно. Приходится рисковать и действовать практически наугад, вслепую. Два кубика этого, миллилитр того, тщательно взболтать, но не смешивать. От глупой надежды на "авось" самому становится смешно.
Зато Беккету явно не смешно. Солдат, ссутулившись, ютится на стуле, нервозно косится то на дверь, то на Филлипа, и машинально поглаживает свое оружие. Паранойя - один из симптомов. Лафреск вспоминает, как крыло его самого во время первого знакомства с обживающимся в измотанном теле вирусом, смотрит на Майкла сочувственно и самую чуточку - любопытствующе. Зная, как все происходит изнутри, ему интересно, как это выглядит снаружи. Свойственная любому ученому жажда знаний порой проклевывается ну совершенно не тогда, когда нужно.
Невнятное глухое бормотание отвлекает физика от войны с несговорчивыми склянками и собственной головой, Филлип оглядывается:
- Ты что-то сказал?
- Долго ещё?- отзывается солдат, смотрит измученно. Похоже, все эти "экзистенциальные кошмары" его доконали. Вирус, дав небольшую передышку, теперь с новыми силами грызет неподготовленный к такой атаке мозг, подминает под себя все новые и новые области - Филлип почти может ощутить это... или же это ощущения Кларенса, пусть и отрезанного от общей ментальной "сети", но своей природы не изменившего? Кто разберет, уж точно не Филлип.
- Нет, скоро закончу,- обещает Лафреск, благоразумно не уточняя, что понятия не имеет, что именно он закончит - вакцину или какое-нибудь мудреное химическое оружие. Впрочем, Беккету этого расплывчатого ответа вполне хватает, чтобы погрузиться обратно в войну с собственным разумом. Вздумай сейчас их кто-нибудь атаковать, толку с него такого будет не слишком много. Значит, надо поторопиться.
Получившаяся в результате бурда доверия не внушает, но как минимум, не спешит взрываться от случайного толчка локтем, и это уже что-то. Филлип переливает ее в чистую (относительно) мензурку, тянется за лежащим шприцем, проверяет работу поршня:
- Всё, осталось только добавить кровь зараженного, и можно будет вводить,- устало подытоживает он, оборачивается к неотрывно следящему за ним Майклу, показывает шприц.- Дай руку. Это не больно,- зачем-то добавляет Филлип, подходя к солдату и протягивая собственную руку ладонью вверх.
Вероятно, он слишком привык к подсказкам Кларенса. Приучил себя, что зараженных сородичей его личный туурнгайт чувствует на весьма прилично расстоянии, и всегда подскажет обходной путь. Запомнил, что тот способен распознать даже степень заражения. Но сейчас Кларенс молчит, и Лафреск не сразу понимает, почему это именно его хватают за руку, а в следующий момент правая сторона лица взрывается болью. Отшатывается, рефлекторно вскидывая свободную руку, налетает бедром на угол стола. Вырваться не получается - зараженный (больше не Беккет) торжествующе скалится и с легкостью валит свою жертву на пол. В какой-то момент Филлипу кажется, что сейчас вот всё и закончится, но занесенный над его лицом кулак останавливается. Зараженный смотрит на него со странным выражением, как будто... узнавая?
- Майкл,- выдыхает Лафреск в безнадежной попытке вернуть Беккета обратно. Надеется, что набор звуков магическим образом дернет за что-нибудь в его пустой солдатской голове, возвращая воображаемый рычажок инфекции в положение "выкл". Чтобы тот снова смотрел на него снисходительно и недоверчиво, но как человек, а не рабочая пчелка Туурнгайт. От стеклянного взгляда напротив Филлипу страшно, и судя по тому, как молчит Кларенс, забившись куда-то в самый дальний угол его головы, этот enfoiré тоже боится. Странно, а ведь когда-то так хотел, чтобы "братья" освободили его из этой "темницы бренной плоти", двуличный ублюдок! Что же он теперь прячется? Не хочет расхлебывать последствий, щедро оставляя это дело носителю? Ну спасибо...
Под легкими касаниями теплого языка Филлип каменеет, вжимается в стылый пол затылком, забывает, как дышать - только сердце в груди продолжает пробивать себе путь наружу сквозь ненадежный слой костей и мяса. Туурнгайт шепчет ему, как он красив, обводит лицо холодными пальцами, способными гнуть сталь, и в этот миг Лафреск чувствует себя ужасно хрупким, как свежевыдутое стекло. Он весь - одна большая точка напряжения, надави посильнее и осыпется мелким крошевом.
- Мы могли бы быть едины,- говорит Туурнгайт с сожалением. Губы у него - у Майкла - теплые, немного обветренные. Лафреск глубоко вдыхает, опускает веки и позволяет себе две секунды слабости. Ровно две - не больше и не меньше. Один вдох, три удара сердца, и Филлип встречается с зараженным холодным твердым взглядом:
- Я никогда не буду с тобой одним целым,- это одновременно  ответ, и обещание. Кого бы там не видел в нем Туурнгайт, сейчас он - человек, тридцатилетний британец Филлип Лафреск, который отнюдь не счастлив, что ему только что облизала лицо древняя сущность в теле малознакомого мужика. Ему девушки нравятся, если кому-то интересно. Рыжие.
Зараженный не выглядит довольным ответом, но его сердечная травма волнует физика в последнюю очередь. Куда больше ему интересен до сих пор зажатый в руке шприц, который он, пользуясь паузой, без раздумий всаживает солдату в бедро. Игла у шприца небольшая, большая часть ее скрадывается плотной штаниной, но даже того, что осталось, хватает на болезненно-недоуменный вскрик (ага, добро пожаловать в человеческое тело, ублюдок) и ослабление хватки. Чем и пользуется Лафреск, от души прикладывая солдата по наиболее дорогому. Владельца тела ему даже жаль. Так, совсем немного.
- Порядочные девушки,- мстительно шипит физик, отползая от скрючившегося тела в сторону, прихватывая по пути забытую всеми винтовку,- раньше третьего свидания не целуются!
Добро пожаловать в сложные ритуалы межличностных ухаживаний вида Homo Sapiens.
Снять оружие с предохранителя удается только со второго раза. Найти курок - раза с четвертого. Дуло пляшет из стороны в сторону, но Филлип не обращает внимания на такие мелочи: куда-нибудь в корпус, да попадет, а большего ему и не требуется.

Отредактировано Phillip LaFresque (07.06.15 17:30:37)

Сложно сказать, что именно было тому причиной - какой-то нестандартный иммунитет Лафреска, неизбывное, сравнимое по силе лишь с известным ушастым непарнокопытным, упрямство, или сбой в вирусной программе самого Кларенса - но от своих сородичей туурнгайт он оказался отрезан весьма надежно. Он до сих пор мог "чувствовать" их, но любая попытка установить контакт напоминала попытку разговора слепого с немым. Потом была показательная казнь за излишнюю "человечность", и разрыв превратился в непреодолимую пропасть... Так вот, нет худа без добра. Иначе Филлип бы точно не удержался от искушения нажать на курок и отстрелить обладателю буйной фантазии что-нибудь... что-нибудь, в общем.
К счастью, обошлось. Убедившись, что грубая сила вновь одержала верх над ментальным воздействием, Филлип с облегчением роняет неудобное для его рук оружие на землю, запихивает от греха подальше под стол, и, морщась, трогает разбитую щеку. В правом ухе у него до сих пор тоненько и мерзко звенит.
- Даже не хочу знать, какого хрена это было,- бормочет он, вытирая обслюнявленный подбородок рукавом пуховика. И без того замызганное лицо украшает еще одна серая полоса засохшей пыли.- Просто не хочу знать.
Чувствующий настроение носителя Кларенс благоразумно хранит молчание, поэтому Лафреск просто ворчит в стылый воздух, иногда забывая добавлять голос к шевелению губ. Возится, прикладывает к ссадине холодную грязную ладонь, откидывается спиной на ножку стола и смотрит на пребывающего в таком же раздавленном состоянии Беккета. Хотя учитывая их разницу в силовой подготовке и степени усталости, рядовому сейчас очень и очень плохо, гораздо хуже, чем недобитому физику. Это вызывает в душе упомянутого физика мелочную мстительную радость.
- Прекрати ёрзать, иголку сломаешь,- спохватывается он, замечая, что ценный инструмент до сих пор торчит в ноге незадачливого агрессора. Беккет бормочет в ответ что-то, вроде бы про мать и неких блондинок. Мать Филлипа уже год как мертва, так что физик на подначку не реагирует. Правда, особо о комфорте солдата, выдергивая шприц, тоже не заботится. Будет синяк - ну что ж...
- Руку давай, герой-любовник.
Во второй раз, слава богу, обходится без эксцессов - даже в вену удается попасть с первой попытки. Заполняющая шприц кровь в тусклом свете ламп кажется почти черной, течет неохотно... ладно, быть может с "попасть в вену" он тоже поспешил. Как и с решением попытаться вылечить этого солдафона. Как и с решением приехать на станцию. Вот она, расплата на непомерную любознательность, лежит на полу и косится якобы незаметно на винтовку.
Пока старенький аппарат утробно гудит, превращая неаппетитную смесь химикатов и чужой крови в чудодейственную вакцину, Лафреск приваливается к стене затылком и на какое-то время позволяет себе задуматься - нет, не о глубине неприятностей, в которых он увяз по самые уши, а о мотивах Туурнгайт, которые сейчас открылись ему с новой, неожиданной стороны. Его скромному человеческому мозгу неимоверно сложно представить взаимоотношения в сложной структуре коллективного разума потусторонней сущности, но даже так налицо противоречие - большинство зараженных, включая того, на которого он успел наткнуться (в прямом смысле) в коллекторе, старались просто и без изысков свернуть ему шею. А этот вот... господи, в голове не укладывается - целоваться полез. Откуда, ну вот откуда Туурнгайт мог нахвататься таких человеческих проявлений привязанности? Копался в памяти зараженного персонала? Или выдернул из сознания самого Беккета? И тоже, вместо "мы все" - "я". Ещё один ренегат?
От подступающей головной боли спасает щелчок механизма и оборвавшееся гудение. Шайтан-машина дружелюбно подмигивает зеленой лампочкой, предлагая забрать чудо-микстуру от всех - ладно, всего от одной - болезни. Солдат, к счастью, то ли слишком слаб после недавнего приступа, то ли слишком ошарашен привидевшимся, чтобы оказать полноценное сопротивление возжаждавшему поиграть в доктора Лафреску. После непродолжительной возни игла оказывается в руке, а лекарство - в вене, и Филлип затаивает дыхание, следя за своим подопытным.
Первые несколько секунд ничего не происходит. Физик даже успевает слегка расслабиться, прежде чем Беккета выкручивает судорогой на полу. Матерясь сквозь зубы на причудливой смеси двух языков, Лафреск наваливается сверху, стараясь если не силой, то грубой массой удержать этого буйного от перелома позвоночника. Неужели его после принятия вакцины так же колотило? Он-то наивно полагал, что просто отрубился...
"Родео" прекращается так же быстро, как и началось. Майкл обмякает, измотанный физик валится сверху, и какое-то время тишину заброшенной лаборатории прерывает только удвоенное дыхание.
Приводить в чувство Беккета снова приходится методом грубой силы - легкими пощечинами. Лафреск нависает над солдатом, мнет ладонями небритые щеки и борется с желанием отвесить оплеуху покрепче. У него и так одна рука уже наполовину синяя.
- Только не говори, что ты от этой бурды всё-таки помер,- вырывается у него разочарованный вздох.

Убедившись, что подопечный-подопытный не собирается переходить в мир иной вотпрямщас, Филлип позволяет себе облегченный смешок:
- Да уж, кроет от него - врагу не пожелаешь,- секунду медлит, но всё же продолжает.- В своё время я очень озадачился, отключившись в одном месте и придя в себя уже в другом.
Перед глазами снова встают протянутые к нему из стен руки, затопленные кровью комнаты и движущиеся над пропастью платформы. Безумный бег по сюрреалистическим пейзажам, заставившим бы рыдать от зависти мастеров современного "искусства". И - собственная растерянность, когда в голове зазвучал не менее потерянный голос. Кларенс тогда впал в прострацию похлеще собственного носителя. Разговор вышел односторонним, зато эмоциональным и запоминающимся. Как и последующее знакомство...
Хорошо, что Беккету не придется через это проходить. С них и одного болтливого туурнгайт будет достаточно.
Солдат морщится - голова у него, должно быть, до сих пор изрядно трещит, он ею пару раз успел приложиться о пол, несмотря на все усилия Филлипа - и смотрит так виновато, что щенок лабрадора по сравнению с ним лишь жалкая имитация. В этих глазах дикое смешение эмоций, от разочарования собой, до стыда и черт знает, чего ещё. Мягкосердечный Лафреск просто физически не способен издеваться над человеком, который так краснеет от воспоминаний о своём... буйном поведении. Поэтому на слова извинения он лишь машет рукой:
- Считай, мы квиты. За доску и за убитого охотника... ну, ту серую тварь из вентиляции. Мне одна такая чуть пол-ноги не отхватила однажды, так что её труп был прекрасным подарком на день рождения.
Напряжение обстановки сходит на нет, следом тает в крови адреналин, и полученные синяки и ушибы начинают гореть с удвоенной силой. Лафреск с тоской косится в сторону двери, но заставить себя встать и снова куда-то идти у него просто нет сил. Ни физических, ни тем более моральных - его только что виртуозно отымели в мозг, откуда тут силам взяться. Для начала надо хотя бы перестать вздрагивать, представляя себе перспективы. Один раз он уже заблудился в созданном Туурнгайт мире, и ему там не понравилось. О других возможных вариантах физик даже не задумывается, чтобы сберечь остатки трезвого рассудка.
- Я не в обиде, правда,- повторяет Лафреск, потому что Майкл до сих пор выглядит так, словно сейчас убежит сквозь стену, или воспламенится на месте. Бедный парень не виноват в загонах неведомой потусторонней дури.- Я тоже проходил через похожее, и знаю, что видения Туурнгайт могут быть весьма... реалистичными. Это был не ты. Это была древняя срань с туманом вместо мозгов,- с мстительным удовольствием добавляет он.- Так что перестань пытаться просочиться сквозь пол.