[AVA]http://storage3.static.itmages.ru/i/15/0609/h_1433876943_2354090_61e2b6702a.png[/AVA]

Говорят, все в мире относительно. Добро и зло. Тьма и свет. Нельзя ничего принимать на веру, потому что наша вера тоже относительна. Каждый смотрит на вещи со своего ракурса, пропуская мир сквозь призму собственного восприятия, но у каждой призмы есть границы. Эти границы обусловлены моральными нормами и ценностями, стереотипами и мнением других людей. Всякое суждение необъективно по природе своей. Люди сами по себе необъективны, а потому нельзя ничего принимать на веру. Там, где один видит зло, другой узрит проблески света. Где один видит всепоглощающий свет, другой разглядит черные липкие корни скверны. Все слишком относительно, но где тогда найти истину? Что есть тьма и что есть свет? Есть ли вообще эта самая истина, крупицы которой похожи на золотой песок? Ты никогда не найдешь эти песчинки, потому что они всегда затеряются, проскочат сквозь пальцы. То, что мы зовем добром и злом, так тесно переплетено между собой, что свет и тьма сливаются где-то на периферии. Их узор так сложен и крепок, что даже самый острый меч и самое крепкое слово не смогут разрубить это. Они связаны так сильно, что начали зависеть друг от друга, а, возможно, они всегда зависели, но, так и иначе, свет порождает тени, а без теней нельзя увидеть всю красоту света. Все в мире связано, и зло всегда будет идти рука об руку с добром.
Но были те, кто считал, что можно искоренить зло.
***
Бежать. Вперед. Как можно быстрее. Только вперед, не думая даже оглядываться. Бежать. Ноги предательски вязнут в склизкой булькающей грязи и мягком бархатном мхе. Бежать. Просто бежать вперед, пригибаясь к земле, словно раненый волк, укрываясь в тенях деревьев. Ледяная вода болот жадно облизывает босые щиколотки, и холод сотнями острых зубов впивается в кожу, подгоняя вперед. Именно в такие моменты так остро чувствуешь себя живым. Все еще живым. Она бежит так быстро, как только может, и в боку начинает колоть от долгого бега. Боль вонзается иглами в тело, сливаясь с ледяными клыками холода. Она поскальзывается на липкой грязи, падая вперед. Пытается встать, но замерзшие ноги, которых она уже не чувствует, предательски разъезжаются. Она ползет вперед, цепляясь тонкими пальцами за редкую болотную траву. Нельзя останавливаться. Все, что угодно, только не стоять на месте.
Когда тебя гонят, ты бежишь вперед. Когда за тобой неустанно следуют хищники, и ты слышишь, как слюна стекает с их желтоватых клыков, ты бежишь вперед. Это инстинкт самосохранения. Хищников много. Они сильны. Они ужасны. Они – прирожденные убийцы, способные в считанные секунды пронзить клыками твою яремную вену, и ты бежишь. Бежишь вперед так же неустанно, как и твари, что гонят тебя. А, когда за тобой следуют те, кто являются воплощением самого гнева, начинаешь бежать еще быстрее. Бежать, заплетая следы. Вперед, туда, где не найдут. Туда, где в спину не будут дышать те, кто желают сорвать кожу с твоих ребер. Вперед, где есть глупая иллюзия свободы.
Где-то совсем близко слышится собачий лай, и над ухом беглянки, разрывая воздух со страшным свистом, пролетает стрела. Ее стальной наконечник, поблескивающий в ночном свете луны, пробивает кору ближайшего дерева, и из «раны» начинается сочиться смола – вязкая и липкая, как сама кровь. Нужно бежать вперед. Беглянка, похожая на загнанного зверя, поднимается на ноги, вновь пускаясь наутек, и встречный ветер ледяными поцелуями вгрызается в ее лицо. В серебряном свете луны ее бледная кожа кажется ослепительно белой, тонкой и почти прозрачной, а черные спутанные волосы походят на вороное крыло. В ее антрацитовых глазах поселился животный страх. Ужас, который испытывает добыча, когда стая голодных волков гонится за ней сквозь всю чащу леса. Парадокс лишь в том, что всю жизнь она сама была хищником, но она слишком сильно ранена, чтобы противостоять группе охотников, что наточили свои вилы специально для нее.
Бруксе удается затеряться в темной чаще леса. Огромные многолетние деревья, что тянутся вверх почти до самого неба, заботливо укрыли ее в своей тени, и, замерев, ей удалось переждать нападение. Охотники потеряли ее из виду, и ночная тьма нежно окутывала собой фигуру вампира. Из раны на боку сочилась алая кровь, что тонкими струйками стекала по коже, и разрез затягивался медленно. Тяжелое дыхание бруксы вырывалось из алых губ белым паром, что поднимался ввысь, в ночную тьму. Сегодня она пережила атаку, которой не ожидала. Сегодня ей удалось выжить, хотя почти все мужское население деревни гналось по ее следам, словно хищники за дичью. Но в следующий раз она не допустит подобных ошибок. В следующий раз люди увидят истинное ее лицо лишь тогда, когда она будет высасывать последние капли их жизней.
Горизонт на востоке затеплился, и первые лучи солнца начали вплетаться в бархатную синеву ночи, рождая удивительные узоры. Брукса поднялась на ноги – теперь она вновь выглядела привлекательной молодой девушкой с волосами цвета зимней ночи и мраморной кожей, что кажется прозрачной в свете солнца. Ей предстоял долгий путь сквозь лес в поисках какого-либо поселения. В поисках еды.
***
In This Moment – Natural Born Sinner
Это лето выдалось удивительно дождливым и промозглым, серые тучи плотно закрывали собой голубизну небес, и солнечным лучам лишь изредка удавалось проронить свой свет на землю. От ливней и ветров дороги размыло так, что и без того еле заметные тропки превращались в настоящие грязевые болота, и торговые повозки, что отправлялись в крупные города, постоянно вязли в этой липкой жиже. Эта деревня находилась дальше всех от города и ближе всех к лесам, а потому жители переживали это время как никогда сложно. Крестьяне боялись, что урожай погибнет, сгниет от воды, а из-за размытых дорог торговые повозки не смогут привести в город товар и совершить обмен. В общем, все было не слишком радужно, и маленькое поселение стояло под угрозой настоящего вымирания. К тому же в деревне появилась тварь, которая одного за другим убивает жителей – в основном молодых или детей. Иссушенные трупы находили редко, но, тем не менее, глава деревни, решив, что вампирская угроза не вымысел, начал уповать на ведьмачью работу. Вот только где ведьмака найти, когда дороги размыты, а до города несколько километров пути? Поселение жило в немом страхе, но и к этому со временем привыкаешь.
А брукса была осторожной. Она жила здесь уже пару месяцев, пришедшая в то утро, когда собаки потеряли ее след в лесу. Она пришла – хрупкая, раненая, с большими темными глазами – и ее приняли, посчитав беглянкой от гражданской войны, что разгоралась где-то далеко на севере. В то утро брукса лишь испуганно кивала головой, смотря своими большими глазами на людей, что протягивали к ней руки. Ее приняли удивительно просто, потому что люди, живущие вне городской суеты, наивны, они верят, что если делать добро другому, то оно обязательно вернется, но на своей груди они пригрели лишь зверя, что скрывался за маской обаятельной девушки. Брукса поселилась в амбаре, который стоял отдельно от всех домов поселения. Там было всегда тепло и влажно, а еще там было удобно кормиться глубокими ночами. Ее называли Белтейн, потому что она пришла в деревню с первыми лучами летнего дня, и сама брукса говорила, что не помнит своего имени, хотя его просто не было, а, быть может, оно давно стерлось из ее памяти. Хрупкая, почти эфемерная она прижилась в деревне, помогая местным жителем, участвуя в жизни поселения, и со временем та, что скрывала в себе голодную бруксу, стала неотъемлемой частью для этих наивных людей. И, когда на доске объявлений она увидела потрепанный листок бумаги, который сулил круглую сумму за голову вампира, тень страха поселилась внутри ее темной души, и стальные когти ужаса сковали хрупкое тело. Ведьмаки знают свое дело. От ведьмака не убежать, не спрятаться, и их мечи всегда достигают цели. Нужно быть тише воды и ниже травы, если брукса не хочет, чтобы ее голову запихнули в мешок и отдали старейшине поселения.
«Нет, они не найдут ведьмака. Дороги размыты, деревня отрезана от внешнего мира и укрыта лесом. Им нечем будет заплатить за ведьмачьи услуги, а я буду осторожной»
Она могла бы покинуть деревню и укрыться в лесу, как уже когда-то сбегала, но почему она этого не делает? Брукса слишком привыкла к своей спокойной жизни, она не хотела покидать насиженное место. И она свято верила, что ей удастся пережить напасть, что через неделю другую жители забудут о вампире, а объявление будет сорвано с доски ветром и утоплено в грязи дорог. Она хотела в это верить, потому что угроза смерти слишком страшна, потому что ее участь слишком незавидна. Разве она – зло? Она убивает, чтобы кормиться. Люди тоже убивают, чтобы есть. Они охотятся и приносят из леса туши оленей и лис. Они едят мясо, а она пьет кровь, и все это делается ради выживания. Разве она не имеет права на существование? Пусть ведьмак приходит! И, если встреча с судьбой неминуема, она посмотрит ей в глаза и даст отпор, она будет сражаться, и она убьет ради того, чтобы жить. Кто дал право людям судить таких, как она? Кто дал право ведьмакам выступать палачами? Разве не каждое живое существо имеет право на существование? Но, нет, люди истребляют всех, кто не похож на них. Люди платят ведьмакам, и те с мечом наперевес исполняют приговор. Волна настоящей злости поднималась внутри бруксы, накатывала, словно волны в прилив, и она крепко сжимала челюсти, что ее алые губы становились тонкой линией. Нет, она никуда не уйдет, не сбежит. По крайней мере, не сейчас.
В день, когда появилось объявление на доске, разыгрался ливень такой силы, что земля под ногами стала вязкой и скользкой. В день, когда появилось объявление на доске, был вновь убит житель деревни, и металлический запах крови несколько часов удушливым облаком висел в амбаре, где обосновалась брукса.
А утром, когда солнечные лучи разогнали ночную тьму, она вышла в город – обворожительная и сытая – и увидела при входе в местный трактир лошадь под седлом, но без всадника. Объявление все еще висело на доске, хоть и было промокшим, отчего буквы расплывались по пергаменту. Холодок пробежал по белоснежной спине бруксы.

Отредактировано Mistral (13.06.15 00:51:20)

[AVA]http://storage3.static.itmages.ru/i/15/0609/h_1433876943_2354090_61e2b6702a.png[/AVA]
I am waiting for you last summer – Nevermore

Брукса напугана. Она чувствует, как липкий, словно патока, страх поднимается из глубин ее души, окутывая холодом с ног до головы, как стальные когти ужаса сковывают не только тело, но и разум, и то, что зовут душою, если, конечно, предположить, что у бруксы таковая имеется. Животный страх шершавым языком проводит по бледной спине вампира, и крупные мурашки бегут по коже. Нет, нельзя поддаваться страху. Вдох. Выдох. Нужно успокоиться, нужно привести свой разум в порядок, ведь только тогда можно взять контроль над ситуацией. Вдох. Выдох. Брукса дышит глубоко и быстро, шумно втягивая влажный воздух носом, и ее ноздри раскрываются, словно крылья бабочки. Но атмосфера вокруг кажется тугой и вязкой, и легкие начинают болеть. Снова вдох. И снова выдох. До тех пор, пока разум не очиститься от гнетущего страха, что назойливым червем сидит в мозгу, нашептывая странные, страшные вещи. Или до тех пор, пока у вампира не начнется кислородное одурение. Спокойствие. Брукса осматривается вокруг. Незнакомец приехал в поселение издалека, и он долго шел сквозь леса и болота, это можно было судить по грязным ногам его лошади, но откуда он именно? Чем промышляет? Вампир не видела рукояти меча, что был спрятан под седельными сумками, а потому вопросы только накапливались, и проклятый червь в голове кричал все громче.
«Беги, черт возьми! Если это ведьмак, тебе осталось жить считанные дни! Беги. Беги, как зверь, на которого ведут охоту. Беги вперед, не думая возвращаться и оглядываться. Потому что это и есть твоя жизнь, ты никогда не найдешь себе ни дома, ни пристанища, лишь временные укрытия. Это твоя природа – природа зверя, рожденного для убийства, и на тебя всегда будут охотиться, как на зверя. Твою голову ведьмак сунет в мешок, ткань которого пропитается твоей кровью, твоя голова станет трофеем, твой череп будет украшать чьи-нибудь покои. Беги! Просто потому, что так надо!»
Нельзя было сказать, что голос в голове был неправ. Совсем наоборот, он был слишком прав, слишком разумен, но молодая и глупая брукса явно не хотела принимать этот факт. Она хотела остаться. Ей нравилась спокойная жизнь. К ней хорошо относились люди, и она отвечала им тем же пусть и с натянутой улыбкой. Но в глубине души она знала, что никогда не сможет остаться где-нибудь надолго. Навсегда.
«Потому что ты – зверь»
А зверей нельзя загонять в угол. Испуганное животное сражается яростнее сотни рассерженных львов. В порыве страха любое существо способно на удивительные вещи, потому что это вопрос выживания. Это инстинкты, и только они способны гнать вперед сквозь болота и леса туда, где будет короткая возможность перевести дыхание, чтобы затем вновь броситься бежать. Такая жизнь была уготовлена для бруксы, как и для других существ, что люди считают злыми. И с такой жизнью вампиру приходилось мириться.
Девушка накинула на голову капюшон накидки. Темная ткань надежно скрывала ее лицо в тени, да и с небес снова начинал капать промозглый дождь, который ледяными каплями оседал на коже. Брукса легонько толкнула дверь трактира рукой, и та раскрылась с противным скрежетом несмазанных петель. Но, кажется, ее никто не заметил, и девушка только выдохнула. Она тенью прошмыгнула мимо незнакомца, который разговаривал с главой поселения, и шаги той, что звала себя Белтейн были удивительно бесшумными и легкими, словно шаги ночного охотника. Она прошмыгнула дальше, мимо рыжей трактирщицы, что невзлюбила бруксу с самого ее прибытия. Она словно чувствовала, что под маской милой и одинокой девушки, потерянной в лесу, скрывается нечто страшное, и вампир впервые пожалела, что не убила эту стерву первой.
«Ничего, еще будет шанс»
«Если твою голову не наденут на пику»
Внутренний спор двух голосов – разума и мести – совсем не нравился бруксе. Было в этом что-то пугающее, что-то сумасшедшее, а потому она отогнала всякие мысли, сосредотачиваясь на деле. На кухне повар таверны – мужчина средних лет, от которого всегда пахло пивом и луком – с добротой в глазах (и не только добротой) собрал пришедшей девушке продуктов, и та, улыбаясь, протянула ему пару монет. Все было как всегда. Все должно быть, как всегда.
–  Договорились. Думаю, мне понадобится неделя, может чуть больше? Как часто упырь нападает?
У бруксы чуть корзина с продуктами не выпала из рук, когда она услышала эти слова. Ведьмак! Настоящий ведьмак! И как его только в эту глушь занесло?! Та, что звала себя Белтейн, искренне не хотела верить, что все происходит на самом деле, что ее жизнь в большей опасности, чем когда-либо. Разум прав, надо бежать, не оглядываясь, если она хочет сохранить свою жизнь. Воевать с ведьмаком не хотелось, брукса не была уверена в том, что ей удастся выстоять против серебряного меча и ведьмачьих трюков. Она никогда ранее не сталкивалась с настоящими ведьмаками, она не знает, чего ждать, лишь слышала многочисленные россказни об этих странных людях, которых выращивают специально, чтобы убивать тварей. Им платят тяжелым золотом, и их руки навсегда по локоть в крови, люди относятся к ведьмакам со страхом и уважением. Но на что способен ведьмак? Брукса не знает, а быть слишком опрометчивой и бросаться на меч совсем не хочется. У нее молниеносная реакция и острые, словно бритвы, когти, но защитят ли они ее? Нужно выждать. Нужно наблюдать, как наблюдает сокол с высоты своего полета за мышью, что роется в траве. Нужно набраться терпения, как терпеливые волки, что выслеживают и гонят добычу. Нужно изучать, как изучают мир вороны. Быть может, даже сил молодой бруксы хватит, чтобы одолеть того, кто зовет себя ведьмаком, кто с мечом наперевес готов убить ее ради звонкого золота. Нужно только притаиться, как затихает змея в траве под камнем.
Брукса выходит из трактира так же тихо, словно тень, как и пришла сюда, но на самом пороге она сталкивается с рыжей трактирщицей, что смотрит на нее так оценивающе, словно ждет, когда же вампир, наконец, покажет зубы. Плетеная корзина, накрытая обрывком льняной ткани, выпадает из бледных рук Белтейн, и та отпрыгивает от рыжей, пряча глаза под капюшоном. Глаза, полные немого желания вонзить острые зубы в мягкую податливую плоть.
– Совсем осточертела, девка! На людей налетает. Вот, приехал милсдарь ведьмак, он быстро раскусит тебя, и вот тогда мне все поверят! – трактирщица говорила так громко, что привлекала ненужное внимание, а брукса только стояла в паре шагов от нее, пряча лицо в капюшоне. Ей стоило больших усилий не разорвать эту назойливую женщину прямо здесь и сейчас.
– Я не понимаю, о чем вы говорите. – голос вампира был тихим и бесцветным, в нем не было и толики намека на эмоции, лишь шепот. Девушка подняла корзину с земли и поспешила прочь от трактира, где была заключена сделка на ее убийство. Прочь через всю деревню туда, где было безопасно. Вернее, была иллюзия безопасности, в родной амбар, где удушливо пахло сеном и влагой. Где брукса надеялась переждать или отразить нападение ведьмака.
***
Ночь подкралась незаметно, словно головная боль, и накатила густой волной промозглой тьмы. Даже в это темное время суток тучи закрывали небо, тяжелыми покрывалами расстилаясь так низко над землей, что деревья, казалось, задевали верхушками чугунную вязкость грозовых облаков. Ночь выдалась такой темной, что нельзя было разглядеть собственных ног, и только факелы осмеливались разрывать полог тьмы, и в пляшущем свете огня все приобретало косые и зловещие тени. Особенно одинокий амбар, что стоял дальше от всех домов и зиял плохо залатанной дырой в крыше. Внутри было тепло и влажно, словно в лесу в жаркий лесной день, а еще тут пахло плесенью и сеном. Идеальное гнездо для бруксы, что сейчас сидела на верхнем ярусе, где расположились аккуратные брикеты сена. Она была похожа на горгулью, что замерла в одном положении, словно каменная статуя, и смотрела куда-то в одну точку звериными, но сытыми глазами. Брукса слушала. Слушала мир, что вздыхал в ночной тьме кронами деревьев, шелестящими на ветру. Ее чуткий слух ночного зверя легко улавливал даже самые тихие звуки. Она слышала, как вода стекает по крыше амбара, как вороны кричат в лесу, разрывая молчание своими хриплыми голосами. В ночной тьме царила тишина, которая становилась бесконечно громкой, она кричала в уши немыми голосами, и брукса просто внимала этому. Она слышала биение своего сердца – ровное, спокойное. Бум-бум. Бум-бум. Удар за ударом, почти физически ощущая, как кровь струится по венам. Долго ли осталось ей? Ведьмак будет ее искать на протяжении недели. Неделя - семь лун, переживет ли их брукса? Тишина не давала ответа на этот вопрос, и девушка, притаившись в тени свода крыши, слушала мир, что беспокойно спал за стеной ее амбара.
Когда долго слушаешь тишину, всматриваясь в ночь, даже звуки приобретают формы.
«Из глубин самых дремучих лесов
Слышен вой заколдованных волков.
Языки того ночного костра
Согревают ладони Ведьмака.»

Отредактировано Mistral (16.06.15 23:20:35)