Последнее, что слышал курьер «Ронинов», было: «саёнара, ублюдок», потому как с нынешнего дня Джонни зарёкся иметь хоть какое-то дело с компанией отмороженных азиатов, надумавших покорять Америку весьма нетривиальным способом. Обосноваться в Лас-Вегасе кучке самонадеянных недомафиози с целью подмять под себя местный игорный бизнес, а заодно и отхапать добрую долю развлекательных клубов с порно-бизнесом -  что ж, неплохие амбиции, но только не на тех напали. Как итог: выжать уже пустившие корни криминальные группировки из города-монстра не удалось, «Ронины» потерпели крах, а Джонни по-быстрому собрал отведённые ему оябуном монатки и сообразил план побега от доморощенных якудза через все Штаты куда-то в сторону озера Мичиган. По его мнению, это было разумным решением. Ни тебе последствий погорельца, ни чувства вины за содеянное, ни, уж тем более, дурной славы члена команды неудачников. Разумеется, о его дезертирстве никто не должен был знать. По официальной информации Джонни готовился перевезти нешуточную партию оружия и наркотиков в Лос-Анджелес, но кто же знал, кто в один прекрасный момент он затеряется на дороге жизни…

Он просто свернул не туда. Запутался. Ошибся. С кем не бывает? Даже если его хватятся – то хватятся нескоро. И эта мысль неустанно грела душу Гэту, пока он делал вынужденную остановку за пятьсот километров от Лас-Вегаса. Нужно было собраться с мыслями, прикинуть перспективы и оценить возможный ущерб своей репутации. По-хорошему, его просто убьют на месте. По плохому – помучают перед смертью. Зная все методы Акуджи, бывший якудза не смел сомневаться в жестокости расправы. И всё равно, торопиться было некуда. Разве что до ближайшей заправки, чтобы не испытывать нужды в топливе, если возникнет нужда удирать от преследователей на очень большой скорости.

- Ну… ок, - критично отбрасывая молчащий пейджер, говорит Гэт и садится обратно за руль. Впереди ещё без малого сутки езды, а до самого дешёвого мотеля ровно столько же, сколько осталось позади. В ночь едется легко. Бесконечная лента хай-вэя, низкий трафик, умиротворяющая музыка на позднем радио. Самое то, чтобы приструнить имеющее место быть волнение и откинуться на спинку сидения в блаженно-расслабленном состоянии. Ещё несколько миль, и он почувствует себя по настоящему свободным.

Когда ехать в молчаливой темноте становится скучно, Гэт принимается за радио – нажимает на кнопки и вертит регулятор. Его приветствуют завитки статики, потом струйка джаза. Рябь пианино и тимпанов, дрожащий, уносящийся ввысь альт-саксофон. Джонни не слишком любил черный джаз южных штатов, который он слышал достаточно всю свою жизнь, как слышал и электронику, впрочем. Но в этом джазе нет привычного маниакального веселья, и потому его раздумчивые, мечтательные звуки кажутся почти экзотикой. Такая музыка, шипами впивающаяся в память и травящая кровь, его вполне устраивает, и Гэт делает громкость побольше.

После аэропорта Кингман трасса неминуемо идёт вдоль непрерывной череды пригородных коттеджей с жеманными названиями «Джаз Домик Джимми», «Райский уголок», «Задний заезд» (с фанерной задницей на указателе, вовсю сияющей в свете фар) и частных подъездов, которые уходят прямо к тёмному горизонту по обеим сторонам дороги. Здесь начинается самая живописная часть исторической шестьдесят шестой трассы – каньоны, жёлтая потрескавшаяся почва, пестрящая то тут, то там клочками диких цветов, разномастные мотели, заламывающие поднебесные цены любителям попутешествовать в ночное время, остовы старых покорёженных автомобилей. Благодать. От скуки Джонни принимается развлекать себя выдумыванием названия для собственного воображаемого мотеля: «Хоромы якудзы»? «Уют уголовника»? Нет, «Неуловимый Джонни», а под вывеской — «Узи» и бляхи спецслужб сдавать на входе».

Постепенно коттеджи начинают попадаться всё реже и реже, становятся всё более захудалыми; некоторые лишаются имён или щеголяют вывесками, слова и кричащие рисунки на которых совсем стерлись. Потом и они исчезли; дорога становится пустой, прямой, обрамлённой темными просторами воды, и леса, и теней. Автомобиль пересекает высоко изогнувшийся над водой мост, а Джонни видит, как лунный свет под ним мерцает на воде, будто бледные драгоценные камни.

Радиостанция так никуда и не пропадает, хотя Гэт более чем уверен, что уже проехал более пятидесяти миль мимо пустых просторов и безобразных участков под застройку, придорожных универмагов, сувенирных лавок и склепов закрытых на ночь закусочных. «Помнится», - думает он, провожая взглядом скрывающийся в зеркальном отражении пейзаж, - «В одном из таких городков в картонке из-под курятины было найдено жареное человеческое ухо, будто каннибалистский римейк «Синего бархата», снятый полковником Сэндерсом». Джонни вспоминает, что прочёл эту байку в каком-то бульварном журнале из «Батон-Руж» и в который раз жалеет о том, что не сам её выдумал. Интересно, правда ли это? Или помимо него существует ещё некто, кто способен творить городские легенды из ничего? По радио, похоже, крутят одну и ту же песню, как будто ди-джей заснул, поставив СD на бесконечный риплей. Завывал, рыдал сакс. На заднем плане мечтал рояль.

Наконец Джонни выезжает на дорогу к Альбукерке и начинает свой извилистый путь по сплошному морю деревьев. Маленькие прибрежные городки после десяти замирали; справа — лишь бесконечный заброшенный иссиня-зелёный дымчатый лес, прорезанный радио-вышками и опознавательными башенками, а над ним — чёрный простор ночного неба.

А ещё минут через тридцать он начинает чувствовать, что засыпает. Усталость всегда настигает человека столь же неожиданно, как нож убийцы из-за угла, и Джонни готов поклясться, что словил меж рёбер свою порцию холодной стали сонливости. Свернув от греха на обочину, он выходит из душного салона и от души заполняет лёгкие свежим ночным воздухом. От ударившего в мозг кислорода приятно кружит голову, и Гэт очень кстати вспоминает о том, что в его багажнике покоится кокаин общей суммой не меньше, чем на пол-миллиона долларов.

- Можете с ним распрощаться, - самодовольно усмехается экс-якудза, взвешивая в руке пакет с белым порошком. Если он сейчас взбодрится крошечной порцией – хуже не станет. Остальной крэк можно будет загнать по удвоенной цене кому-нибудь из низов криминального мира там, где он надумает остановиться. Или же заделиться по доле в дороге, если возникнут проблемы с деньгами. Главное не нарваться на копов, но Джонни был слишком везуч, чтобы влипать в такие неприятные истории.

«Ангельская пыль» совсем не «по-ангельски» холодит слизистую, когда Джонни делает первый вдох. Как положено: на заднем сидении отжатого у чёрно-жёлтых покорителей Америки, скрестив ноги и уложив на них плотно свёрнутую вчетверо карту Штатов. Три разделённых перочинным ножиком дорожки идут не так уж и легко, поэтому с первого захода ещё остаётся на «потом» - втереть в дёсна и забыться, выкидывая из головы нелицеприятные и бесконечно маячащие перед глазами последствия поимки «Ронинами» своего дезертира. Джонни хочется быть достаточно быстрым, чтобы не стать мёртвым.

Никто и никогда не говорил ему о том, что наркотики – это плохо. Он сам знал, что с подобным не стоит размениваться по мелочам, а необходимо играть по-крупному. Некогда «зависающий» на траве, он долгое время обходил стороной опиумные курильни, в которых ошивалась добрая половина «Ронинов». Вторая половина предпочитала торговать лихим китайским зельем, благо само «зелье» было первоклассным, точь-в-точь как покоящийся в багажнике кокс. «По-крупному», значит, примкнуть ко второй половине смекалистых людей. «Всё же стоит утроить цену», - категорично решает окрылённый Джонни, и возвращается за руль. С растекающимся по венам психотропным ему становится легче жить и дышать, и вечно суровое лицо подёргивается лёгкой радостной гримасой. Он лихо взлохмачивает осветлённые у кончиков волосы, поправляет очки и жмёт на газ. Лента шестьдесят шестой трассы разрезает его путь надвое, и ему приходится бороться с желанием свернуть раньше, чем он достигнет заветной цели.

Пустынная дорога мозолит глаза, а уши – зациклившаяся песня, но Джонни это мало волнует. Он счастливый обладатель долгих сорока минут полнейшей эйфории и готов даже мурлыкать заезжанный и врезавшийся в мозг мотивчик саксофонного плача из динамиков. Этим он и занят ровно до тех пор, пока свет фар не выхватывает на абсолютно мёртвой до попутчиков трассе чей-то отдалённый бредущий вдоль дороги силуэт. Гэт резко вдаривает по тормозам, беспокоясь, что реакции не хватит сделать это в нужный момент, переводит дух от увиденного и сделанного, и вновь даёт ход машине, постепенно поравниваясь с хозяином того самого силуэта.

«Что ж, по крайней мере у тебя человеческое лицо», - иронично думается Гэту, который пытается оценить достоинства и недостатки потенциального попутчика, а если быть точнее – попутчицы. Первое, что бросается в глаза – её цвет волос. Насыщенно-зелёный, играющий отблесками света фар, бьющий по глазам своей сочностью. Собственно, этого было достаточно, чтобы понравиться беглому якудзе. И он был не против доставить ночную потеряшку до какого-нибудь более-менее приличного придорожного мотеля. Решение не заставляет себя ждать – и Гэт сбавляет скорость.

- Эй, красотка. Прокатимся? – совершенно невинно звучащие слова в той среде, в какой привык вертеться Джонни, наверняка сейчас оказывают негативное воздействие на ту, к кому он обращается. С другой стороны, даже если она обидится – то на что? На то, что он предложил свою компанию? Побрезгует? Или надует губы за то, что назвал её «красоткой»? В таком случае, пусть и дальше ждёт следующую случайную машину и не пинает на тяжкую судьбу автостопщика.

Тем более, действие кокаина не заставляло себя ждать, и сейчас «неуловимый Джонни» и впрямь чувствует себя настоящим хозяином положения. Долгая дорога кажется не такой уж и долгой, и он готов даже отдать свой зелёный «Данвилл» одиночке, чтобы идти до Чикаго пешком, пока не закончился заряд бодрости. Или пока его не срубило прямиком за рулём, и он не закончил свой жизненный путь вдали от огней Лас-Вегаса истерзанный насквозь осколками лобового стекла, через которое он вылетит при случайном столкновении с не менее случайным деревом.

Отредактировано Johnny Gat (18.05.15 01:06:07)